– В апреле она узнала про парня Мишель, – объяснил Хэй. – Энкарна перепугалась, что Мишель может нас оставить. И настроение у нее окончательно испортилось. Тогда же появилась черная тетрадка.
Несколько секунд все молчали. Потом Сэм неожиданно произнес:
– Спасибо, Джонатан. Спасибо, что сказали правду.
Он чувствовал на себе неодобрительный взгляд Саймона. Это было единственное, что Сэму не нравилось в Саймоне, – тот никогда никого не жалел и не прощал.
Невероятно, но Хэй ответил:
– Спасибо вам, сержант. Всем вам. Впервые за долгое время я почувствовал себя настоящим. Вы помогли мне понять, что сначала надо стать искренним, чтобы потом стать честным. Надеюсь, у меня будет шанс когда-нибудь объяснить все Салли. Саймон?
Саймон нехотя глянул на него.
– Не забудьте самое важное из того, что я вам рассказал. Эми пыталась спасти Энкарну. Поэтому оказалась в воде. Она умерла… хорошей смертью. – На его лице медленно расползалась неуверенная улыбка. – Она умерла, спасая свою мать.
– Вы хотели видеть меня, сэр? – спросила Чарли.
Чего добивается Снеговик? В отделе убийств нет вакансий. Вместо Чарли теперь Сэм Комботекра. Ты сама этого хотела, помнишь?
– Всегда приятно тебя видеть, сержант. – Пруст провел указательным пальцем по ободку своей кружки «Лучший в мире дед». – Даже если приходится обсуждать такую пакость, как дневник Энкарны Оливар. Я правильно понимаю, что у нас в итоге три варианта этой мерзкой штуки, не считая испанского оригинала?
– Именно так, сэр.
– И варианты эти…
– Первый – подстрочник Джеральдин Бретерик, затем приглаженный перевод Джеральдин Бретерик, последний вариант – перевод моего бывшего коллеги из Кембриджа, Маноло Галана.
– Который мало похож на вторую версию Джеральдин. – Пруст нахмурился. – Перевод того же текста, но между ними нет практически ничего общего.
– Именно так, сэр.
– Опиши различия, как ты их видишь. – Пруст откинулся на спинку кресла.
– Приглаженный перевод Джеральдин…
– Ну что за терминология?! Ты имеешь в виду «отредактированный»?
– Отредактированный перевод Джеральдин… не знаю, более энергичный, более… Понимаю, звучит ужасно, но он занятней.
– Версия профессора Галана уныла, безлика и скучна, – отрезал Пруст. – У Джеральдин Бретерик… Иногда даже кажется, что она пытается нас рассмешить.
– Понимаю, что вы хотите сказать, сэр.
– Зачем она это сделала? Как считаешь?
– А что думают Саймон и Сэм? – Чарли предпочла бы увильнуть от ответа.
– Что миссис Бретерик была слишком милой, доброй и наивной, чтобы позволить Энкарне Оливар предстать чудовищем, каковым та, безусловно, и являлась. Ты не согласна?
– Я не уверена…
– Выкладывай, сержант.
Чарли вспомнила открытки Бретериков, подписанные так формально, так… вежливо. Тяжело, наверное, всегда быть вежливой с мужем, как бы ты его ни любила. Она думала о Люси Бретерик, о том, как нелегко было Джеральдин оставаться идеальной матерью, зная, что ее обожаемая дочка от идеала весьма далека, что она может причинять боль другим детям.
Твоя мама не любит тебя, Эми.
– Возможно, Джеральдин, пусть и совсем немного, симпатизировала Энкарне, понимала ее, – сказала Чарли. – Разделяла ее чувства. Если понимаешь кого-то, если сама иногда так же себя чувствуешь… неизбежно постараешься представить человека в лучшем свете.
А не рассказать ли Прусту и остальное? Будучи мужчиной, он наверняка не воспримет это всерьез.
– Возможно, Джеральдин до смерти надоело – простите, неудачные слова, – надоело быть идеальной женой и матерью. Она помогала Джонатану Хэю с его несуществующим судом, а заодно создавала при переводе дневника… своего рода альтер эго. Мне кажется, ей нравилось хотя бы в чужом дневнике стать дурной, рассказать о том, о чем от своего имени она рассказать не решалась.
Лицо Пруста помрачнело.
– Ты же не считаешь, что Джеральдин Бретерик относилась к детям так же, как Энкарна Оливар?
– Нет, конечно. Но может, иногда, очень редко, она чувствовала себя сходно и…
– И что, сержант? Давай выкладывай.
– Вы никогда не признавались себе, что чувствуете то, чего чувствовать не должны? И что вам эти неположенные чувства нравятся?
– Нет, – нетерпеливо отрезал Пруст. – И давай не увлекаться психоанализом. У нас есть результат. Это главное.
– Да, сэр.
Чарли была уже в дверях, когда Пруст пробормотал:
– Моя жена с тобой согласна. Насчет дневника, насчет Джеральдин…
– Согласна?
– Неудивительно, что женщины по-прежнему добиваются меньшего, чем мужчины, коли у вас мозги так устроены. Еще Лиззи сказала, что я должен тебя поздравить. Поздравляю, сержант.
Чарли чуть не рассмеялась: она ни разу не видела Пруста таким надуто-сердитым.
– С чем, сэр?
– Тебя и Уотерхауса. С вашей грядущей свадьбой.
Пруст постукивал ногтем по кружке. Судя по всему, он хотел поскорее свернуть разговор, и в своем желании не был одинок.
Чарли почувствовала, как у нее отвисает челюсть.
– Сэр… Это не совсем…
Снеговик поднял руку:
– Меня не интересует процесс, сержант. Только результат. Наверняка у тебя есть свои причины – эмоционального характера причины – для этого решения. – Он сокрушенно покачал головой. – Раз уж ты моего мнения не спросила, я и не буду его высказывать.
Что Чарли могла ответить? Ничего. А потому она сбежала, вне себя от бешенства. Скотина Саймон, тупой, самовлюбленный… псих! Он доложил Прусту, что они женятся? На что он, черт возьми, рассчитывал?