Домашняя готика - Страница 36

Смотрю на второй, и все внутри сжимается. Он был подсунут под фотографию Джеральдин. И почти в точности ее повторяет. Женщина стоит у ограды из красного кирпича, за ее спиной – вишневое дерево и синий домик. Одета в вытертые синие джинсы, кремовую майку и коричневую кожаную куртку. В отличие от Джеральдин, она не улыбается. Отличий много. У этой женщины квадратное лицо с мелкими, грубыми чертами и темные короткие волосы, разной длины с разных сторон – уступка моде. Обута в кожаные ботильоны на высоком каблуке. Ярко-красная помада. Руки висят по сторонам тела – как будто ее поставили позировать.

Я смотрю и смотрю. Потом беру фотографию Люси и очень медленно начинаю вынимать скрепки. Безумие. Конечно, там ничего нет.

Есть.

Еще одна копия: маленькая девочка, примерно возраста Люси, тоже сидит на стене. Как и Люси, она машет рукой. У девочки тонкие, редкие темно-русые волосы – того оттенка, который не отличить от темно-серого. Она такая худая, что коленные чашечки выглядят болезненными опухолями на ногах-палочках. И ее одежда… Нет, не может быть…

Вздрагиваю от громового топота на лестнице. В панике пытаюсь сообразить, куда спрятать фотографии, судорожно подыскиваю объяснения, но тут же до меня доходит, что это не могут быть Ник с детьми: я не слышала, как открывалась входная дверь, не слышала голосов. Соберись, Салли. Такое случается по меньшей мере дважды в день, пора уже привыкнуть и перестать пугаться. Источник звука уникален – перегородка посреди нашей квартиры. Кто-то из верхних жильцов поднимается по главной лестнице, которая присутствует и одновременно отсутствует посреди нашей квартиры.

Худая девочка на фотографии одета так же, как Люси Бретерик. Даже гольфы и ботиночки те же. Даже кружевные оборки на гольфах.

Это чересчур. Надо что-нибудь съесть, а то рухну без сил.

Звонит телефон. Я могу выдавить лишь невнятное хрюканье.

– Ты выключила мобильный? – яростно осведомляется знакомый голос.

– Эстер, прости! – ахаю я. – Наверное, забыла включить, когда уехала из Корн-Милл-хаус.

– Хорошо, что я тебя никогда не слушаюсь, правда? Если бы последовала твоим инструкциям, бросилась бы в полицию и выставила себя полной жопой. Ты же собиралась позвонить мне через два часа!

– То есть ты хочешь узнать, что я думаю обо всем, кроме этой фигни с изменой, так?

Запихиваю в рот еще спагетти без соуса и издаю звук, который, надеюсь, отвечает на вопрос Эстер.

У меня ушло пятнадцать минут, чтобы все ей рассказать, и еще десять, чтобы заставить ее поклясться жизнью, что она никому не расскажет, ни при каких обстоятельствах.

– Забавно. Как раз о супружеской неверности я и хочу поговорить.

– Эстер…

– На что ты рассчитывала? Пару раз перепихнуться с незнакомым мужиком? И все – конец твоему браку, счастливому домашнему очагу. И ради чего? Жизнь твоих детей разрушена…

– Хватит!

– Ладно, ладно. Обсудим в другой раз. Но обсудим!

– Как скажешь. – Я знаю, что Эстер права. Еще она проста, понятлива и нагоняет на меня жуткую скуку. – Разве я не говорила, что ты правильней меня? Вот тебе и доказательство.

– Это не шутка, Сэл. Я действительно в шоке.

Ну и хорошо.

– Тебе есть что сказать насчет остального? Или дать тебе время насладиться своей праведной яростью?

Пауза.

– А может, эти женщина и девочка, на фотографиях, – жена и дочь Уильяма Маркса?

Ее слова заставляют меня окоченеть от страха. Ощущение, будто в полной темноте ступила на скользкий тонкий лед.

– С чего ты взяла?

– Не знаю. – Слышно, как Эстер грызет ногти. – Просто… Может, вся их семья, эти Марксы, все выдают себя за других? Я не знаю. Дай мне две недели на необитаемом острове, я что-нибудь придумаю.

– Марк Бретерик считает, что дневник написала не его жена.

– Да, ты говорила… Сэл, разве не очевидно? Мы с тобой не сможем разобраться в этом, болтая по телефону. Ты должна пойти в полицию.

– Может, фотографии и не пытались спрятать? – Мне не хочется спорить. – Ты так никогда не делала? Суешь фотографию в рамку, а потом лень вынимать, так что просто вставляешь под стекло новую, а старую оставляешь сзади?

– Нет, – спокойно отвечает Эстер. – И уж точно я бы не стала так делать, если бы на втором фото был чужой ребенок в одежде моей дочери. Ты уверена, что одежда та же самая? Не просто похожая?

– Обе одеты в темно-зеленые платья и белые блузки в зеленую полоску и с круглым воротничком.

– Погоди. Платье с короткими рукавами?

– Да. Что-то на манер сарафана, только с рукавами.

– Похоже на школьную форму, – замечает Эстер. – Какого цвета ботинки и гольфы? Черные? Синие?

– Черные ботинки, белые гольфы.

– Не совсем подходящая одежда для субботнего визита в совиный приют. Хотя я, конечно, не специалист.

Отставляю тарелку со спагетти, поднимаю с пола фотографии. Эстер права. Как я не додумалась? Конечно, это форма. Зеленое платьице меня смутило – оно совсем не такое унылое, как обычно бывает школьная форма. Короткие гофрированные рукава, аккуратный воротник и ремешок с красивой серебряной пряжкой. Форма. Логично. Школьников вечно возят в совиный приют в Силсфорд-Касл.

– Салли? Ты тут?

– Тут. Ты права. Не понимаю, как я это упустила.

– Ты все равно должна позвонить в полицию.

– Не могу. Ник узнает. Он меня бросит. Я не могу рисковать.

Пожалуйста. Не говори этого, пожалуйста.

Но нет, она все же произносит вслух:

– Надо было думать, прежде чем путаться с другим. Целую неделю! (Как будто один день неверности был бы менее страшным грехом.) Теперь это не только тебя касается, Сэл.